"Отверженные" Гюго - это бесконечно прекрасная эпопея, полюбившаяся читателям ещё с самого 19 века, а затем и творцами мира кино: больше десятка разнообразных экранизаций. Бесконечно прекрасная эпопея, и слово "бесконечная" здесь даже больше выделяется. Что ни говори, а объёмы всё же графоманские и в итоге самым ярким чувством по прочтении оказывается не эмпатия к какому-либо из героев, а облегчение от долгожданного финала. Всё же при всей прекрасности, роман не стал для меня шедевром. Это добротная и невероятно трудоёмкая работа и нельзя не ощутить всю силу увлечённости, с которой автор работал над произведением. Но в итоге осталось ощущение не гениального шедевра, а потрясающей ремесленной работы, такое создание огромного полотна по типу лоскутного одеяла. И в это самое одеяло очень уютно заворачиваться и периодически сладко засыпать под очередные многословные излияния об обстановке того или иного помещения, смете господина епископа, буднях женского монастыря, о специфике языков арго, о парижских улочках и парижской клоаке, о нравственности или безнравственности того или иного персонажа.
"Отверженные", как и, пожалуй, многое другое у Гюго, - это фонтанирующая романтичность, пафос и наивность, экзальтированная театральность, невероятный размах и срез эпохи глазами буржуа. Тем не менее, несмотря на то, что всего этого через край и довольно часто до безвкусицы, в таком чтении есть особое удовольствие, наполняющее интересными и прекрасными чувствами.
Сюжет в итоге, хоть и богат всяческими поворотами событий и многочисленными перипетиями, достаточно прост и предсказуем, и, как это нередко свойственно романтической литературе, одаривает героев сценарным слабоумием. Всё это легко прощается, как и то, что герои не ведут себя естественно в целом и разговаривают чуть ли не оперными репликами, что тот или иной персонаж оказывается в том или ином месте тогда, когда это удобно для сюжета. Такое простодушие основной истории необходимо ещё и для того, чтобы после очередного ухода в идеологическую или нравственную или просто описательную лекцию, возвращение к главным героям не вызывало больших сложностей.
Эмоционально затронули даже не столько герои и их судьбы, сколько само время. Весь период революций во Франции - это шедевр общественно-политической реальности, по-настоящему удивительное явление. Пассионарная концентрация зашкаливала во всех сословиях. Время кровавое, сумасшедшее и во многом уродливое, но восхищающее устремлениями, идеями, заряженностью и энергией общества. Конституция и Декларация прав человека и гражданина поменяли не только Францию, Марсельеза и девиз "Liberte, Egalite, Fraternite" с тех пор откликнулись в умах людей со всего Земного шара, идеи о праве на свободу слова, печати, вероисповедания, на собственность, безопасность, на сопротивление угнетению стали разноситься с новыми силами. Не обошлось без ужасов, убийств и преследований, плющило всю нацию, и нужно было по-настоящему угореть, чтобы утвердить подозрительный "закон о подозрительных" или составить французский республиканский календарь (это ещё из милых событий того века). Но вот мы, уже в 21 веке, пускай и с наивной умудрённостью людей будущего поглядываем на весь этот революционный пафос, но нельзя не ощутить как подвиги и преступления тех борцов повлияли на это наше будущее. И на этом моменте перестаёшь удивляться этой многословности, чрезмерной романтичности и театральности, этому возвышенному пылу Гюго - он в этом жил и впитывал в себя атмосферу идеологического остервенения. Вспоминается и фраза из "Любви и смерти" Вуди Аллена: "Хорошо быть детьми... - Да, особенно французскими!"
Не знаю, насколько бы с этим согласился Гюго, его книжные дети по большей части несчастны, или счастливы, но подвергаются всяческому насилию со стороны взрослых, общества в целом, а заодно и судьбы. Страдают, конечно, не только дети, но и вся та многочисленная компания, обозначенная Les Miserables. Решения для подобной несправедливости предлагаются пусть и не самые оригинальные, но зато делается это настойчиво и громогласно. Больше всего писатель вещает о крайней необходимости всеобщего образования и корень всех зол видит именно в невежественности. Если же смотреть в целом, то левые взгляды Виктора Гюго достаточно расплывчаты и собрать всё в оформленную концепцию не представляется возможным. И это хорошо, потому что в итоге мы получаем не политизированный идеологизированный трактат, а картину мира образованного творческого человека, и он сильно верит в великое светлое будущее, в котором нет нищеты и нет войн, в котором все дети сыты, здоровы, хорошо одеты и образованны, в котором всё построено на принципах гуманизма и ... утопично.
А что же с героями?
Их образы не имеют сложной психологической структуры, но назвать их картонными нельзя, это скорее символы, обладающие достаточно мощными посылами и ставшие настоящими архетипами. Это и Козетта, объединившая в себе судьбы всех осиротевших и брошенных детей; её мать Фантина, символ великой жертвенности (тема жертвенности вообще масштабна не только в её лице); епископ Мириэль - само сострадание; чета Тернадье, олицетворяющая гнусную жадность, мелочность, ненасытность; Анжольрас - идеальный образ революционера; сорванец Гаврош, которого и Гюго называет олицетворением Парижа и всего мира, пожалуй один из самых многогранных характеров. И конечно, бывший каторжник Жан Вальжан и инспектор Жавер, чьё противостояние достойно отдельной диссертации, это кладезь различной символики и рай для психоаналитика.
В итоге ещё раз: роман, переливающийся через край и не раз вызывающий раздражение своими не слишком изящными художественными приёмами, в результате оставляет с чувством удовлетворения, одушевления и наполненности здоровым пафосом, приятной сентиментальностью и прекрасными порывами души.
#Добро1_1курс ("Тимур и его команда", 3-й доп)