Михаил Булгаков цитаты из книг - страница 22

Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

Смерть от жажды - райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги...

Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!

− А где же ваши вещи, профессор? − вкрадчиво спрашивал Берлиоз, − в "Метрополе"? Вы где остановились?
− Я? Нигде, − ответил полоумный немец.
− Как? А… где же вы будете жить?
− В вашей квартире, − вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.
− Я… я очень рад.

Повязку это ты зря снял. Не царская, говоря откровенно, у тебя физиономия.

Эта роль ругательная и я прошу её ко мне не применять.

Вот все у вас как на параде, — заговорил он, — салфетку — туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.

-Бить будете,папаша?- донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.

У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, — способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество — это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...

Часовые ходили и охраняли, ибо башни, тревоги и оружие человек выдумал, сам того не зная, для одной лишь цели- охранять человеческий покой и очаг. Из-за него он воюет, и, в сущности говоря, ни аз-за чего другого воевать ни в коем случае не следует.