А может, она всегда его любила? Поxоже на то. И без того неспособная заговорить, Лизель xотела, чтобы Руди ее поцеловал. Ей xотелось, чтобы он потянул ее за руку и привлек к себе. Все равно куда. В губы, в шею, в щеку. Вся ее кожа была пуста для него, ждала его.
Под землей, под Мюнхеном в Германии, двое стояли и разговаривали в подвале. Звучит как начало анекдота: — В общем, сидят в подвале немец и еврей… Но это, однако, был не анекдот.
Он бы заплакал, обернулся и улыбнулся - если бы только увидел книжную воришку на четвереньках рядом своим уничтоженным телом. Он бы обрадовался, что Лизель Мемингер целует его запыленные губы, убитые бомбой. Да, я это знаю. Во тьме моего бьющегося тьмой сердца - знаю. Еще как бы ему это понравилось. Видите? Сердце есть даже у смерти.
Волосы у неё были сорта довольно близкого к немецкому белокурому, а вот глаза - довольно опасные. Тёмно-карие. В те времена в Германии мало кто хотел бы иметь карие глаза.