Оноре де Бальзак цитаты из книг - страница 22

Много ли видали вы людей, настолько смелых, что, когда товарищ скажет: "Пойдем унесем труп!", они пойдут, не говоря ни слова и не докучая ему моралью"

Вполне естественно делить все с существом, которому мы обязаны счастьем.

Все — здесь, — добавил он, ударив себя в грудь. — Моя жизнь в дочерях. Если им хорошо, если они счастливы, нарядны, ходят по коврам, то не все ли равно, из какого сукна мое платье и где я сплю? Им тепло, тогда и мне не холодно, им весело, тогда и мне не скучно. У меня нет иного горя, кроме их горестей. Когда вы станете отцом, когда услышите вы лепет своих деток и подумаете: «Это часть меня самого!», когда почувствуете, что эти малютки кровь от крови вашей, лучшее, что в ней есть, — а ведь это так! — то вам почудится, будто вы приросли к их телу, почудится, будто и вы движетесь, когда они идут. Мне отовсюду слышатся их голоса. Достаточно одного печального их взгляда, чтобы во мне застыла кровь. Когда-нибудь узнаете и вы, что их благополучием бываешь счастлив гораздо больше, чем своим. Я не могу вам объяснить всего: это внутренние движения души, которые повсюду сеют радость. Словом, я живу тройною жизнью. Хотите, расскажу вам одну занятную вещь? Видите ли, став отцом, я понял бога. Все сущее произошло ведь от него, поэтому он вездесущ. Такое же отношение между мной и дочерьми. Только я люблю моих дочерей больше, чем господь бог любит мир, ибо мир не так прекрасен, как сам бог, а мои дочери прекраснее меня. Они настолько близки моей душе, что мне все думалось: сегодня вечером он их увидит! Боже мой! Пусть только какой-нибудь мужчина даст моей Дельфине счастье, то счастье женщины, когда она горячо любима, — и я стану ему чистить башмаки, буду у него на побегушках. Я знаю от горничной, что этот сударик де Марсе зловредный пес. У меня чесались руки свернуть ему шею. Не любить такое сокровище, такую женщину, с соловьиным голоском и стройную, как статуя! Где у нее были глаза, когда она шла замуж за этого эльзасского чурбана? Обеим нужны были бы в мужья красивые, любезные молодые люди. А все сталось иначе из-за их прихоти.

Зять — человек, для которого мы с вами воспитываем дорогое нам существо, связанное с нами тысячью уз, утеху семьи в течение семнадцати лет, ее белоснежную душу, сказал бы Ламартин, но это существо станет бичом для семьи. Отняв у вас дочь этот человек начинает с того, что хватается за ее любовь к себе, как за топор, чтобы заживо обрубить в сердце этого ангела корни всех чувств, привязывающих ее к семье. Вчера наша дочь была для нас всем, мы были всем для нее; на другой день она делается нашим врагом.

Будь она счастлива, она была бы восхитительна: счастье делает женщин поэтичными так же, как наряд их красит.

Видеть, как
ваша возлюбленная спит и улыбается во сне, уютно прижавшись к вам, и
продолжает любить вас в сонном забытьи, когда всякое творение как бы
перестает существовать, как она все еще протягивает к вам уста, молчаливо
говорящие вам о последнем поцелуе; видеть женщину доверчивую, полунагую, но
облаченную покровом любви и целомудренную среди беспорядка постели; смотреть
на разбросанные ее одежды, на шелковый чулок, который она вчера для вас так
торопливо сдернула; на развязанный пояс, свидетельствующий о бесконечном
доверии к вам, -- разве это не несказанная радость? Разве не целая поэма
этот пояс? Женщина, которую он охранял, больше не существует вне вас, она
принадлежит вам, она стала частью вас самих.

Ты - моя единственная слава.

Стоит молодому человеку встретить женщину, которая его не любит, или женщину, которая его слишком любит, и вся жизнь у него исковеркана.

О мой дорогой друг, когда женщины находят наслаждение в том, чтобы терзать наше сердце, когда они вознамерились вонзить нам в сердце кинжал и повернуть его в ране, разве они не очаровательны, разве они не любят и не желают быть любимыми?

Женщины, в силу какого-то особого склада своего ума, обычно видять в человеке талантливом только его недостатки, а в дураке - только его достоинтсва; к достоинствам дурака они питают большую симпатию, ибо те льстят их собственным недостаткам, тогда как счастье, которое им может дать человек одаренный, стоящий выше их, не возмещает им его несовершенств.