На самом деле, разлученная с семьёй, лишенная любви, являвшейся для меня доказательством того, что я хорошая, а также правил и ориентиров, определявших мое место в мире, я не знала, что с собой делать и зачем вообще я живу. Мне нужны были жесткие рамки, соблюдая которые я оправдывала бы собственное существование.
Девушка была высокая, в светло-зеленом костюме, с розовыми щеками и нежным, как будто искрящимся смехом. Вечером я заявила сестре: "Я знаю, что такое любовь!" Я и в самом деле предугадала что-то новое. Отец, мать, сестра - я любила их, но они изначально были моими. Я впервые почувствовала, что сердце может быть поражено сиянием, приходящим извне.
Откуда мне было знать, что, пока белокурая невеста бегала по болоту и тонула, в хижине совершался страшнейший из всех грехов. Гордое бесстыдство цыганки оставило меня равнодушной: я встречалась с более чувственной наготой в "Золотой легенде" и в сказках канонника Шмидта.
Все, что когда-либо было написано, пряталось под этими однообразными сумрачными обложками и ждало своего часа, своего прочтения. Я мечтала потеряться в пыльных лабиринтах библиотеки и никогда не выходить наружу.
...он ругал меня за то, что я перевернула все на его столе, или восклицал: "Ох уж эти безмозглые дети!", я не воспринимала всерьёз его упреки, которым он и сам не придавал значения. Зато если мне делала замечание мать - или просто нахмуривала брови, - я чувствовала, что моя безопасность под угрозой. Лишенная её поддержки, я не имела права на существование.
Мне известно, что все созданное рано или поздно будет разрушено. И, едва родившись, люди движутся к смерти. Но между рождением и смертью пролегает жизнь.