А еще сегодня день рождения Шекспира. Когда-нибудь и мое имя прогремит на весь мир, как имя нашего великого поэта. Я уже ступил на писательскую стезю и кое-чего добился: получил два отказа с Би-би-си.
Пока я плелся к двери, держась за замороженную челюсть, он успел еще одну подлянку подложить. Нанес удар в спину. – Часто, – говорит, – вижу, как ты из школы возвращаешься. Сколько уже “Марсов” слопал, а-а? К тридцати годам без зубов останешься, малец, помяни мое слово. С этих пор клянусь ходить из школы другой дорогой. Фиг он меня увидит.
Книжный пролетариат нравился Дэвиду гораздо больше, чем реальный, который его ужасал, и он содрогался, заслышав на улице громкие и грубые рабочие голоса. Не то чтобы Дэвид всех их ненавидел — иных он даже приглашал на вечеринки, — но он мечтал о временах, когда в каждой пролетарской кухне страны будет лежать терка для сыра пармезан.