#буклайв_дар
Индия. Уже вполне экзотично. А если приправить редкой в наши дни религией огнепоклонников – зороастризмом? Звучит как нечто настолько необычное, что кажется - в этом контексте нет и не может быть места обычным человеческим чувствам с повседневными, малыми и большими, человеческими радостями и горестями. Однако, нет. Это неправда. Дела семейные все равно выходят на первый план.
Итак, Индия. Страна большая, разношерстная и – как ни крути – бедная. Мумбаи. А точнее - густонаселенный, пестрый, кипящий Бомбей, раздираемый конфликтами, терроризируемый Шив Сеной - то ли правящей партией, то ли бандитской группировкой. И община парсов. Парсы исповедуют зороастризм. Древняя религия, примечательная своими похоронами (тела покойных предают на растерзание грифам). Но этот небольшой факт не особенно важен. Гораздо важнее то, что зороастрийцем можно только родиться. Это значит – никаких чужаков, запрет смешанных браков и быстрая расправа с нарушителями законов общины – отлучение. Закономерный результат – община исчезает. На момент написания книги община парсов насчитывала двести тысяч. За почти двадцать лет община сократилась почти вдвое. Казалось бы, трагедия чисто культурного, можно сказать, умозрительного характера. Но нет, умирающая община, борясь за свое выживание, организует абсолютно личные трагедии и обыкновенные человеческие жертвы.
И вот – семья. Старый профессор Вакиль. Его трое детей. Семья – муж и сыновья – младшей дочери. Они все парсы, что, конечно, отражается на их жизни, но совершенно не факт, что принадлежность общине для них самое важное.
Центральная фигура – профессор Вакиль – уже стар, умирает, фактически. И жизнь живут на страницах книги его дети и внуки. Но его постоянно уносят флешбеки к его истори любви. Ромео и Джульетта с индийским колоритом. В самом деле - в смерти обоих влюбленных мало перца, вот если один останется жить с нестираемым чувством вины – это другое дело, першить в горле будет до конца его дней. Да, старый профессор Вакиль пережил свою трагедию. Плевать он хотел на общину и религию – он полюбил. И казалось бы, взрослый дядька, не религиозен, самостоятелен и умен – что могло помешать его счастью? Его любовь такая, нежная, страстная, абсолютная, оторванная от контекста – вся эта Индия, Бомбей и зороастризм – все неважно. Любовь такая же, как, например, случилась когда-то Вероне. Но как-то так странно получилось, что сорокалетнего мужика отлучили от любимой и женили на другой, той, что принадлежала общине. Напора семьи он не выдержал. Случилась свадьба. Итог сомнительный. Если бы это был индийский фильм, тут можно было бы написать «все танцуют». Но это индийская книга. И придется писать «все страдают». Профессор Вакиль, его оставленная любовь, его благоприобретенная жена (любовь оставлена, но не прошла), его пасынок и падчерица (из солидарности с мамой).
Прошло лет тридцать, живые продолжают страдать, зато младшая дочь профессора умудрилась создать счастливую ячейку общества, формально не поправ строгих законов своей общины. И тут удивительное рядом: у нее, у Роксаны, абсолютно обыкновенная семья – они с мужем нежно любят друг друга и двух своих сыновей. Такая теплая и любящая семья легко рисуется в более привычной обстановке – скажем, в Европе. А в декорациях Индии она, почему-то, постоянно меня удивляла. А только я успела к ней привыкнуть, пришел зороастризм и все испортил – каким-то странным образом, совершенно нерелигиозный муж Роксаны начал организовывать для своего сына повторение истории старого профессора Вакиля.
Короче говоря – Бомбей – город контрастов. Вот только поверили в невозможное - тут, оказывается, живут обычные люди, они любят своих жен, детей, старых родителей, терзаются безденежьем, идут на сделку с совестью ради прокорма семьи, пытаются отвертеться от неприятных обязанностей вроде ухода за лежачим больным – все абсолютно понятно. И вдруг – бах – и с какой-то дикой (с точки зрения не парса) аргументацией эти самые обычные люди сами себе все ломают и отбывают страдать. Очень экзотично.
Как-то так интересно получается - все ходит по замкнутому кругу.
Вот, например, эта идея сохранения общины ведет к фанатизму. Фанатизм страшен. Он, похоже, сильнее любви, и способен заставить людей погубить даже собственных детей. Стоит ли община того, чтобы ее члены были несчастны – это вопрос, особенно в контексте того, что это не помогает – община парсов стремительно тает. То есть, фанатичные попытки сохранить общину ведут к ее вымиранию.
А еще парсы (хотя, если честно – не только они) сильно мучались от произвола Шив Сены – ультраправой партии. Ультраправой. Ненавидели, осуждали ее. А сами проявляли такие же ультраправые наклонности, ломая судьбы собственным детям ради чистоты общины. А в итоге что? Сын Роксаны сравнил своего отца, который вдруг переобулся из пофигистически настроенного светского человека в истого парса, с Гитлером.
Или вот снова про сохранение общины. Два парса за стаканом виски договорились до того, что было бы неплохо обязать каждую семью парсов родить столько детей, сколько в ней есть пожилых родственников. Восполнить убыль, так сказать. И хоть муж Роксаны разговора не слышал, был не религиозен и дополнительных детей заводить не планировал, внезапно после смерти очень религиозной жениной сестрицы вдруг взял и занял ее место. Восполнил убыль. В рядах фанатиков.
Парсы, кстати, славятся своей честностью. Честность их такова, что уже где-то на грани с ролью терпилы. И что в итоге? Семьи вдруг оказываются в бедственном положении, что толкает их, честных парсов, на какие-то странные компромиссы и сделки с совестью. Лучше бы сразу убавить градус щепетильности, и карма бы меньше пострадала. Вот, сестра Роксаны, Куми, религиозная и «правильная», так волновалась за свой статус, что вложила молоток в руки брата изувечила собственную квартиру, лишь бы больной отец не вернулся домой. Какой «честный» поступок.
На самом деле, все эти «закругления», проблематика честности, религии, общины – это все нисколько не выпирает, можно и не заметить. Это беспристрастное, безоценочное, но отнюдь не сухое повествование об Индии, Бомбее, зороастризме и семье. Главным образом, о семье. Но ее, семью, как ни крути, не выхватить из контекста.