Каждый отпечаток его лапы был знаком мне, как отпечаток моей собственной ладони. Я шёл по этим следам и знал всё, что он сделал, каждое его движение, каждую его мысль - так бывает, только когда двое проживут вместе целую жизнь
Тотчас после крещения "волчьим коктейлем" я отправил простым письмом свой первый отчет о работе, который (к счастью для моей дальнейшей службы в министерстве) оказался совершенно не поддающимся расшифровке. Никто в Оттаве не смог в нем разобраться, поэтому отчет был признан верхом научной мысли.
Как-то один из моих собеседников, старый охотник, предложил мне отведать "волчьего коктейля", если уж я такой энтузиаст волковедения. Я ответил, что выпивка как таковая меня не прельщает, но меня интересует все, что относится к волкам, поэтому я, как ученый, просто обязан попробовать, что это такое.
Еще в Оттаве я твердо усвоил правило: никогда не оспаривать сведений, исходящих от других отделов; ведь если полевые работы срываются из-за неверной информации, то виноватым все равно оказывается полевой работник.
… будучи весьма начитан по своей части, я знал, что число волков в стае колеблется от четырех до сорока. Более того, если судить по разнообразию голосов, я склонен был предположить, что эта стая насчитывает не менее четырех сотен хищников.
Наверное, мне полагалось испытывать бурную радость, но я почему-то не обрадовался. По правде говоря, эти первые в моей жизни волчьи следы оказались находкой, к которой я был совершенно не подготовлен. Одно дело прочитать в учебнике, что следы тундрового волка достигают пятнадцати сантиметров в диаметре, а другое - увидеть их непосредственно перед собой во всем их величии.
Остаток дня я провел в размышлениях; надежда завоевать доверие волков порой начинала мне казаться чересчур оптимистической. Разумеется, продемонстрировать отсутствие злой воли с моей стороны несложно, но грош этому цена, если волки не ответят взаимностью!
Пристально оглядывая холодное царство тундры, безбрежное как море, я почувствовал себя безмерно одиноким. Ни рокота самолета, который нарушил бы немую тишину пустого неба, ни дальнего грохота проходящего поезда, от которого дрожала бы земля под моими ногами...