Папа был не столь решителен и куда больше нервничал. До той самой минуты, когда врач вытащил меня, — тогда папа заплакал. — Это враки, — обычно говорил он, когда мама пересказывала историю. — Ничего подобного я не делал. — Ты не плакал тогда? — спрашивала мама с притворным удивлением. — Я не плакал, я ревел.
...он мог сидеть в кафе, читая книгу и выглядеть при этом совершенно счастливым; не притворяясь, будто читает книгу, потому что ему негде или не с кем сидеть.
Еще он носит галстуки-бабочки. Я никак не могу понять - то ли его новый образ- это верх элегантности, то ли папа просто насмехается и таким способом сообщает, что когда-то был панком, а теперь учит детей в средней школе, то ли учительство и в самом деле превратило его в завзятого консерватора.
В книгах и кино истории всегда заканчиваются на том, что двое наконец-то обмениваются романтическим поцелуем. Дальнейшая жизнь считается счастливой по умолчанию.
— По-моему, ты выглядишь жутковато, но симпатично, — высказался Тедди. — Я бы сказал «сексуально», но я твой брат, так что это будет нехорошо. — Откуда ты вообще знаешь, что такое «сексуально»? — спросила я. — Тебе же всего шесть. — Да все знают, что такое «сексуально», — ответил он.
Папа ошибся. Да, нельзя контролировать собственные похороны, но иногда можно выбирать смерть. И я невольно признаю, что часть маминого желания и вправду сбылась: она ушла вместе с папой. Но я не буду играть на ее похоронах. Возможно, ее похороны также будут и моими. В этом есть что-то умиротворяющее: уйти всей семьей, никого не оставить.
Сколь редко в нашей жизни мы касаемся глаз других людей. Возможно, родители поднимали вам веко, чтобы убрать соринку, или, может быть, любимый легким касанием целовал ваши закрытые глаза, когда вы уже уплывали в сон. Но все же веки - не локти, колени или плечи: части тела, прикосновение к которым привычно.