Оганес Мартирасян

Fear and Loathing in Saratov

Оганес Мартиросян вполне оправдывает значение своего имени - «огненный», ведь он есть пламя. «Я засыпаю потому, что чувствую своё сознание пожаром. Если не будет сна, то оно перекинется на головы других людей, на дома и поля…» Он винодел, густое вино которого бурлит, кипит в читателях. И, конечно, он Виктор Цой, а его текст - пластилин. Ведь что бы не лепил автор, у него получается всё.
Роман «Кубок войны и танца» представляет собой авангардный комикс, наподобие «Тетраграмматона» Клима Козинского или «Сокровенного человека» Романа Либерова. Из табачного дыма главного героя возникают образы Керуака, Бротигана, Айтматова и уникальное видение самого автора. А оно к середине книги должно начать исполнять лезгинку в груди читателей и отзываться в умах мудростью народов Кавказа.
«Я не понимаю, что сдерживает толпу, ведь каждый хочет наброситься на меня, забить, уничтожить. Я - чужак, это чувствуют все, гибель принёс я миру, торжество высших идей, редких людей, так как на голове младенца и старика очень мало волос. Великое обновление грядёт, когда миллионы исчезнут, а их место займут единицы, которым нужно большое пространство вокруг себя, чтобы пылать, творить. Не иначе как нынешнее поколение смирилось со своим уходом, преждевременным, ранним, оно чувствует свою ненужность, понимает, что в костре одно бревно стоит тысячи хворостин, но без них его не поджечь. Пусть будет так, я буду жить всегда, не умру, не исчезну, а взойду как звезда».
«Кубок» обрушивается на голову не снегом, а нокаутом, адренохромом, на поверку оказываясь «Страхом и отвращением в Саратове», где герой ищет не «американскую мечту», а ищет и пытается понять Россию и её людей, и ни много ни мало - бога. Схожесть с Хантером Томпсоном заключается в том, что реальность размыта, действительность предстаёт кошмарным сном.
«Где бы ни был человек, его всегда будет преследовать и настигать Jefferson Airplane, даже за пределами Земли он будет их слышать, ощущать и осознавать, крича Somebody to Love и танцуя каждым ластом души, которая - синий кит».
Мартиросян - это армянский СашБаш, поющий с таким же надрывом, полный отчаяния, искренности, любви, пускающий корни поэзии по всему земному шару и поливая их кавказским темпераментом, чтобы не засохли.
«Чувствовал лишней речь, что нельзя говорить, потому что слов стало слишком много, они образовали свалки, гигантские помойки, где ковыряются бомжи, выискивая поцелуй и смерть».
Сознание автора вспыхивает проблесками, северным сиянием, что как будто отсылает нас к Владимиру Микушевичу и его двухтомнику «Пазори». Записи в блокноте, на салфетках, записки из подполья и сумасшедшего дома становятся полноценным текстом. Только так можно познавать, постоянно фиксируя то, что варится в черепной коробке.
«Зачастую сознание некуда деть, оно не помещается в шкафу и на полках, поэтому приходится выносить его на балкон и хранить среди шин и канистр».
Герой «Кубка» ползёт, течёт, струится по узким улицам четырёхвекового города, который «выпадает изо рта старика в виде зуба», предпринимает поездку в Чечню и Гюмри. Всё это время его радио не прекращает своё вещание, поэтому мы узнаём, что «безумие - это просто другая модель данного мира», «легендой может быть только тот, кто умер до тридцати лет», а «бог ходит пешком где-то в России». Радиостанция носит название «Не поспоришь FM».
«Если ты живёшь в маленьком бедном городе и пишешь музыку или тексты, то тебе надо сначала победить своё окружение, его зависть к тебе, а иначе ты не разбогатеешь и не добьёшься успеха, потому что воля твоих земляков соберётся, сконцентрируется и заблокирует все твои ментальные выходы в Москву, в интернет и в мир».
Пока церкви не решили привлекать прихожан с помощью надписей «секс, наркотики, рок-н-ролл», пока мы не имеем возможности надевать любое тело, висящее в нашем шкафу, на Земле должен воцариться мир. А единственными атомными бомбами должны остаться книги, что будут взрываться в мозгах. Да с такой силой, что интеллект начнёт распространяться воздушно-капельным путём.

Борьба за право быть собой.

Книга эта — водоворот слов, событий, мыслей о мире. Читаешь её и совершенно не понимаешь, что к чему, она вызывает жуткую усталость, даже, я бы сказала, эдакую рябь в глазах и нежелание во всем разбираться. Продолжаешь вращаться в воронке жизни совершенно чужого человека, тонуть в ней, погружаясь все глубже и глубже с каждым его прожитым днём. Выбраться из воронки представляется невозможным, и тогда исход остается один…

«Кубок войны и танца» очень хитро устроен. Отсутствие глав и какого-либо деления текста с одной стороны действительно не оставляет выбора, кроме как читать дальше. С другой стороны это приём для осмысления книги. «Кубок» — это жизнь человека, хоровод его мыслей, смесь увиденного и услышанного. Чтобы погрузиться в эту сложную судьбу с головой, автор предлагает читать свой роман непрерывно, как мы говорим, «взахлёб», буквально захлёбываясь вместе с главным героем.

«Боль — это живой организм. Если она нашла приют в человеке, то уже не покинет его. Лекарства только заставят её менять место жительства. Болезнь начнёт кочевать по городам тела: сердце, печень, желудок, мозг».

В процессе чтения может показаться, что роман — это кусок мозаики с одинаковыми пазлами: «Собирать тридцать пять лет, на выходе у вас должен получиться серый прямоугольник». Однако что-то ведь меняется, с героем происходит некая метаморфоза, иначе весь роман потерял бы свой первозданный смысл.

«Верить в меня — поставить меня над собой. Но сейчас всё иначе. Я есть никто и ноль».

Вспоминаются между делом романы Франца Кафки: «Процесс» и «Замок», которые по своей сути имеют свойство не заканчиваться, так что повествование могло длиться бесконечно. Но австрийскому гению в первом случае понадобилась концовка, чтобы показать, чем такая жизнь обернётся для главного героя. Оганес Мартиросян, похоже, тоже выбрал этот путь. Вопль в никуда становится всё громче с приближением конца книги, а затем обрывается, оставляя читателю вопрос: «Что привело к этому?»

«Я всегда был одинок. Я никогда не мог подойти к девушке и познакомиться с ней, меня всегда было слишком много, не могло быть всё частью, я не помещался нигде, я блуждал, я искал, страдал».

Можно упорно пытаться проанализировать сюжет, вспомнить громкие имена, такие как Иосиф Бродский, Венедикт Ерофеев, Сергей Довлатов. Но в итоге «Кубок войны и танца» ни на что не похож — это какая-то исключительно современная бытность литератора в России. Вечная непризнанность, похмелье, философские беседы на дому, женщины. Но всё без привычной иронии, на первый план выходит неприкрытый кризис, и написано с надрывом, будто из последних сил.

«Написал Автандилу, сказал, что не приеду к нему, так как буду в печали и грусти, в падении и упадке всех сил, выпущенных в КНР и вышедших из строя при первом сближении с реальностью, созданной в ФРГ».

Оганес Мартиросян привносит в текст романа красочные описания взаимоотношений России с Кавказом, горячий темперамент последнего и своё неудержимое желание высказаться обо всех и вся. Это самое желание изобилует и перетекает в многочисленные детали, понятия и фамилии. «Кубок войны и танца» словно бы хочет вобрать весь мир, обо всём хочет донести, и для читателя понять вектор мыслей героя местами может быть довольно сложно, как, впрочем, и для других персонажей произведения.

«Каждый мой текст представляет собою гору, слепленную из всего. Из одуванчиков, ятаганов, пушек, месячных, воробьёв. Они не даются сразу. Я покоряю написанное собой. Чтобы быть наверху и вдыхать в себя лёд».

Оганесу Мартиросяну удается показать стену между обществом и творческим человеком. В нашем поле зрения настоящий современный поэт, но с обывательской точки зрения главный герой может представиться антигероем нашего времени: мужчина в расцвете сил, инвалид, живет на пенсию с родителями и сестрой.

«Я гнев и я злость. Мои очки прожигают мир. За ними безумные солнца. В мои глаза боятся заглядывать. Ослепляют они. Обжигают. Палят. Сатана и господь — это мои глаза».

Гениальные мысли то и дело сменяются в тексте горячечным бредом, и эта болезнь, которой страдает главный герой, вполне может быть метафорой творческой избранности.

«Семь миллиардов человек держат мою ручку, чтобы я не писал. Не сотворял себя».

«Кубок» можно читать по-разному. Как и у Павича, у которого причудливая форма произведения подчеркивает определенную философию, роман строится на нескольких уровнях: жизнь героя, привычно описанная автором, и умозаключения самого персонажа внутри текста. Читатель может со спокойной душой открыть любую страницу, прочитать любое умозаключение (выделенное курсивом), при этом не вникая в сюжет. Или же читать наоборот: пропускать курсив и следовать по пути жизни главного героя. В зависимости от его предпочтений книга может считаться как романом, так и своеобразным дневником, сборником мыслей.

«Если исчезнет смерть, то человек станет абсолютно свободным, или навек рабом».

Если начать всё сначала и перечитать роман, зная, чем всё закончится, то текст преображается, а замысел становится различимее. Одинокий человек, который, возможно, сам выбрал это творческое затворничество и не понят даже близкими. Тема старая, но представленная по-новому, в диких условиях: талант как болезнь, семья — немой фон действия, любовь — недостижимая в целую жизнь девушка с противоположного материка. А если смотреть шире, то «Кубок» — это не только про одного автора в поисках признания, это про мир и вселенную в целом: всё и ничто.