О мифотворчестве Эллады, этой колыбели европейской цивилизации, известно всем и каждому, ведь так сложились исторические обстоятельства, что Европа развивалась именно по заданному греками (и дополненному римлянами и иудеями) вектору. Однако культура, как и природа, не любит чистых форм, поэтому на массивном общеевропейском заборе то здесь, то там встречаются иногда следы иных народов и народностей.

Некоторый вклад в культурное наследие внесли скандинавские племена: истории об асах и ванах, ётунах и цвергах, норнах и валькириях несколько разбавляют тотальную власть эллинской культуры. Скандинавское, исполненное эсхатологии мировидение также остаётся в поле зрения обывателя благодаря массовой культуре, активно эксплуатирующей суровые предания людей фьордов. Однако уже на этом примере очевидно, что прогресс в истории вещь довольно условная, ведь потрясающая заявка норманнов, с их мореплаванием, боевым мастерством и развитой мифологией, так и осталась нереализованной, да и Америку пришлось открывать заново.

Такой вот частый частный случай истории характерен и для кельтов, которые долгое время занимали территорию практически всей Европы. Убедиться в том, что их многочисленные племена две с половиной тысячи лет назад были значительной силой, нетрудно: они отняли у Карфагена Испанию, потеснили этрусков в северной Италии, разорили Дельфы, общались с самим Александром, захватили Рим и дошли до Малой Азии, где их прозвали «галатами».

Но «начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия», и закончилась их эпоха, не оставив ровно никаких представлений о кельтской космогонии. Есть мнение, что в этом повинны друиды: считая представления о возникновении мира и деятельности богов сакральными знаниями, они всячески оберегали их от профанов. Вот поэтому те немногие сведения о мифологии кельтов соответствуют, скорее, «веку героев» в греческой мифологии. Главнейший же эпос этого периода – «Похищение быка из Куальнге».

Самой объёмной частью и тематическим центром является битва Коннахта и Улада, а точнее, Коннахта и величайшего ирландского героя Кухулина. Перед этой частью располагаются (благодаря составителям русскоязычного сборника) небольшие повести, которые рассказывают о короле Конхобаре, о воспитании Кухулина, о том, почему Кухулин практически в одиночку противостоял войску четырёх королевств, и отчего всех уладских мужей охватывала послеродовая слабость, а также о том, как король Айлиль и королева Медб захотели заиметь себе Бурого из Куальнге. Что именно отражает это зафиксированное в эпосе противоборство, сказать трудно: то ли антагонизм военной и королевской функций, то ли запомнившийся чем-то рейд одних скотоводов во владения других, то ли космическую битву солярного Кухулина с силами тьмы, то ли всё вместе, то ли ни первое, ни второе, ни третье…

Основной сюжет и далее прерывается на предысторию: например, Фергус в деталях рассказывает Айлилю и Медб о том, кто таков Кухулин (ср. с рассказом Хагена о Зигфриде).

«…промолвил Катбад, – отчего бы теперь не носить тебе имя Кухулин?
– Нет, – ответил мальчик, – больше мне по душе моё старое имя, Сетанта, сын Суалтайма.
– Не говори так, о мальчик, – сказал Катбад, – ибо всякий в Ирландии и Шотландии прослышит про это имя и не сойдёт оно с уст людей.»

В истории с убийством собаки кузнеца Кулана и обретением нового имени явно просматривается элемент инициации (преодоление определённых испытаний, умирание в одном статусе и возрождение в ином). Вслед за своим греческим коллегой Ахиллом ирландский воин выбирает «жить ярко и умереть молодым», так что неспроста Ф.Ф. Зелинский выводит культ героя из культа почитания покойников.

Сам образ Кухулина, безусловно, поражает:

«Семь зрачков было в глазах юноши – три в одном и четыре в другом, по семи пальцев на каждой ноге, да по семи на каждой руке. Многим был славен Кухулин.»

В битве же Кухулин преображался, искажаясь до неузнаваемости, чуть ли не выворачиваясь наизнанку, втягивал один глаз, отбрасывал другой и испускал из головы фонтан крови, «что вздымался над его макушкой и расходился магическим тёмным туманом, словно над домом струящийся дым, когда зимним вечером останавливается там король».

А уж недостатки у него совсем шикарные: он был слишком молод, слишком красив и слишком горд.

Однако здесь следует уточнить, что у древних народов фантасмагорические элементы в чьей-либо внешности, во-первых, часто бывают утилитарны (семь пальцев лучше пяти – удобней держать копьё), а во-вторых, не имеют ничего общего с попыткой реалистически описать окружающий мир, а скорее переводятся следующим образом – «такой красивый \ ловкий \ сильный, что «ни в сказке сказать, ни пером описать». Так же следует рассматривать различные числительные: «трижды по девять человек», «трижды пятьдесят псов», «трижды пятьдесят слуг» вряд ли указывают на точное количество, это скорее «(очень) много» (ср. «тридевять земель» = «ну очень далеко»).

«Я же, который записал эту повесть, или, вернее, вымысел, не беру на веру рассказанных тут историй. Ибо многое здесь наущение лукавого, иное причуда поэзии. Одно возможно, другое нет. Иное назначено быть развлечением глупцам» – Аэд мак Кримтан, христианский писец.

Ввиду того, что предания ирландских кельтов записаны были католическими монахами, в тексте «Похищения» упоминается Иисус, произносится иногда «аминь», Страшный Суд и пр., однако ж подобных элементов куда меньше, чем, скажем, в «Песни о Нибелунгах», да и смотрятся они так же искусственно и нелепо, как седло на собаке. Гораздо больше там автохтонного, уводящего в глубокую древность; отголоски архаических представлений о мироустройстве проявляются, например:

- в связывании зачатия с внечеловеческими факторами – «Сделала она два глотка той воды, и при каждом глотке проглотила она по червяку. С того дня она понесла, и были люди, которые говорили, что от тех червей она и понесла»;

- в вере в магическую силу музыки – «Начали музыканты играть, и двенадцать человек во дворце скончались от слёз и великой печали»;

- в вере в демонические сущности, вселяющиеся в человеков, – «Тогда отняли его от колесницы и погрузили в три чана с ледяной водой, чтоб погасить его гнев. … Изошёл тут из мальчика гнев, и тогда облачили его в одежды» (ср. «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»);

- в наличии т.н. «гейсов» (табу) – «Был у Кухулина гейс, который запрещал ему отказываться от пищи с любого очага. И ещё не мог Кухулин есть мясо своего тёзки»;

- в т.н. «песнях поношения», которые способны причинить реальный вред, т.е. проклятия, магия;

- и во многом другом.

__________

Я не возьму на себя смелость рассуждать о причинах возникновения эпосов, от «Гильгамеша» до «Нибелунгов», но очевидным кажется тот факт, что предназначались они не для читателя, а для слушателя. Делать особо было нечего, жизнь в целом скучна и однообразна, так что представьте, сколь интересно было послушать бесконечные описания приплывших под Трою племён или вышедших-таки против Коннахта уладских мужей – кого сколько было, кто их ведёт, кто чей сын, брат, сват, кто во что одет и т.д. Сейчас же это многословие способно вывести из себя, да и читать часто нужно между строк, вот поэтому, дабы получить \ расширить представление о кельтской мифологии и кельтском эпосе, можно ознакомиться с приведёнными ниже источниками. А уж вместе они будут с «Похищением» или вместо оного или вовсе не будут – решать вам.

***

С.В. Шкунаев – «Похищение быка из Куальнге» и предания об ирландских героях», статья;

Т. Роллестон – «Мифы, легенды и предания кельтов»;

А.С. Дежуров – «Общие рассуждения о культуре. Ирландия. Кухулин. Лимерик - 01.12.12», лекция;

National Geographic – «Essential Visual History of World Mythology».