Гилберт Кит Честертон

#АК_2023 (23. Свободная)

Второй рассказ об отце Брауне мне понравился гораздо больше, чем первый. И тому было несколько причин.
Причина первая: на этот раз автор удержался от долгого и непонятного вступления и практически сразу перешёл к делу, явив читателя отца Брауна. Причина вторая: стиль повествования напомнил мне Уилки Коллинза, которого я искренне уважаю. Такая вроде бы детективная история, но без преступления как такового. Чувствуешь, что дело не чисто, но вроде как и в рамках закона остаёшься.
Ну, и причина третья: самая история с интригой, крутым поворотом сюжета, да ещё и с толковым объяснением, включающим и предысторию, и даже некоторые печальные выводы.
Итак, некий Фламбо, имеющий довольно тёмное прошлое, решил совершить небольшое путешествие по реке, осматривая окрестности и время от времени удя рыбу. И прихватил с собой одного приятеля, то есть отца Брауна. Если честно, мне до жути интересно, как состоялось их знакомство и завязалась их дружба, да и о самом Фламбо захотелось разузнать побольше. Но, думаю, что-то отыщется в следующих рассказах.
У путешествия этого была своя цель. Фламбо хотел разыскать Камышовый остров, на котором в своём особняке обитал загадочный князь Сарадин, прошлое которого было овеяно какой-то зловещей тайной. На острове наши герои встретили мрачного дворецкого, немного странную домоправительницу, а вскоре явился и сам князь. Обстановку, царящую в особняке, нельзя было назвать зловещей, скорее она была недобрая, ведь недаром отец Браун почти сразу отметил, что это место плохое и лучше бы держаться от него подальше.
Вскоре его опасения подтвердились: на остров явился ещё один визитёр. И тогда все маски были сорваны, а все загадки и тайны получили своё объяснение, не без участия отца Брауна, разумеется.
Сам рассказ мне понравился, но вот детектива как такового мне всё же немного не хватило. Надеюсь, что следующие рассказы. Порадуют меня и по этой части.

#АК_2023 (5.Детективная)

В моей читательской биографии было множество авторов классических детективов, а вот с Честертоном встречаться ещё не доводилось, хоть отец Браун с его тайнами давно вызывал мой неподдельный интерес. Имея такой замечательный повод, я просто не могла пройти мимо. И теперь спешу поделиться моими впечатлениями от этого долгожданного знакомства.
Первое, что бросилось в глаза, так это несколько затянутое вступление. Автор долго ходил вокруг да около, словно настраивая читателя на подходящий лад или давая ему шанс проникнуться духом времени. Думаю, в полноценном романе это бы меня, несомненно, порадовало, а вот в рассказе несколько смутило. Ведь на саму историю времени и места практически не оставалось.
Образ самого отца Брауна мне показался абсолютно не раскрытым. О нём словно лишь упомянули вскользь: он сделал то, что должен был сделать, и снова ушёл в тень, из которой вышел лишь на мгновение. Да, в некоторых историях о горячо любимой мной мисс Марпл она появляется как второстепенный персонаж, но её явление столь ярко, что его просто невозможно не заметить! А тут… Словом, отец Браун остался для меня незнакомцем и загадкой.
Что же касается непосредственно преступления, то оно мне понравилось. И коварный план, и его реализация были просто на высоте! Меня смутил лишь один момент, впрочем, на него можно и не обращать внимания. Чего же мне не хватило по-настоящему, так это личности преступника. А ведь исповеди в финале детектива – одна из моих самых любимых частей…
Если бы от меня требовалось охарактеризовать этот рассказ одним словом, то я бы определила его как чопорный. И пусть мне многого и не хватило, но это скорее лишь разожгло интерес. И я совсем не прочь проникнуть и в остальные тайны загадочного (надеюсь, что только пока) отца Брауна.

«Жив-человек» вызвал у меня совершенно разные чувства в двух совершенно разных разрезах. Сначала о том, что мне понравилось. С моей точки зрения, роман хорош своей генеральной идеей: человек — жив. Это внешне немудрящее заключение при всей своей простоте обладает и глубиной. Как часто мы ощущаем себя живыми? Как часто я ощущаю себя живым? Не так, чтобы очень часто, вынужден признаться. Сижу сейчас на табуретке над клавиатурой и напряжённо пытаюсь вспомнить: когда? Может, когда жадно глотал холодную минералку, вернувшись из утомительного и совершенно бесплодного похода за брусникой в отроги Кутурчинского хребта? Так то ещё в начале сентября было… А герой Честертона ощущает себя живым постоянно, и это словно наркотик, будто какой-то веселящий газ, заставляющий его остро переживать каждый миг собственного бытия. Правда, это делает его в глазах остальных если не хулиганом, то сумасшедшим точно. Инносент Смит (оцените имя!) — как князь Мышкин, но его не-от-мира-сегошность выражается не в пространных размышлениях, а в спонтанных действиях и поступках. Смит — это святой дурачок. Если говорить по-русски, юродивый. Настолько хороший, что в обычной жизни совершенно неуместный. Дитя в огромном, взрослом теле с маленькой головёнкой на плечах. Носитель добра и веры, ибо его сердце и душа совершенно открыты и проницаемы.

Остальные действующие лица имеют мало значения. Они, в общем-то, и нужны лишь потому, что Инносент Смит не может существовать в вакууме. Ещё они создают эту характерную английскую атмосферу. Роман чрезвычайно мэрипоппинсовый. Разве что у мисс Поппинс эксцентричность была несколько иной природы. Да, до эпохи мультикультурализма и культа некомпетентности Англия была интересной страной! Пусть хищной и грабительской, но не лишённой внешнего очарования.

Теперь о том, что мне не понравилось в «Жив-человеке»: роман ужасно затянут! Его можно было бы сократить чуть ли не вдвое, на мой взгляд. При чтении мне постоянно хотелось воскликнуть: да понял я уже, что вы хотите мне сказать, понял! Не надо снова и снова мне это повторять. Я слишком много на себя беру, разумеется, но мне показалось, что произведению не хватило хорошего, знающего редактора, который поработал бы с рукописью, срезал с неё весь жир и слил излишки воды.

Ещё у романа не отнимешь красивый, образный язык. Но это характерно для всех работ Гилберта К. Честертона, даже для рассказов про Отца Брауна. Кстати, перевёл «Жив-человека» на русский Корней Иванович Чуковский в 1924 году.

Я не знаю, буду ли ещё читать книги могучего английского писателя. Но те романы, которые я уже прочёл, это достойная строчка в читательском резюме. Считаю, она была бы ни для кого не лишней...

Впервые я услышал про лондонский район Ноттинг-Хилл, работая над переводом песни, в которой были такие слова: «She lives in a room above Notting Hill». Как-то мне этот топоним запал в память. Случайно узнав, что у Гилберта Кита Честертона есть роман под названием «Наполеон Ноттингхилльский», я им заинтересовался. В сборнике произведений Честертона он идёт первым, но я начал читать с середины книги, с романа «Человек, который был Четвергом», и был слегка разочарован. Но «Наполеон...» понравился мне больше.

Роман-аллегория о войне лондонских районов между собой гораздо более драматичный. И, вообще, по-моему, говорит о главенстве духовного над вещным. В повседневной жизни эта истина часто замыливается, бледнеет и кажется неочевидной, поэтому так критически важно время от времени слышать, что дух одолевает силу, а вера, хотя бы и фанатичная, одолевает холодный расчёт.

Готовность человека отдать жизнь за идею — вот, в числе прочего, то, что определяет его, как высший разум, потому что для него важно не только физическое существование. И способность воспринимать что-то иное, нежели удовлетворение физических потребностей и поиск комфорта, как необходимое условие собственного бытия отличает у англичанина только героев — всех условно положительных героев романа в буквальном значении слова «герой». Оценивать их по шкале плюс или минус проблематично. Трудно считать позитивным то, что ради небольшого переулка в Лондоне лилась кровь, трудно считать негативной беззаветную преданность своей миссии.

Ещё один важный посыл книги — это невозможность в точности предугадать последствия своих действий. Шутка превращается в фарс, фарс превращается в трагедию. Как мне кажется, Честертон не столько призывает быть готовыми нести ответственность за свои поступки (она прилагается «по умолчанию»), сколько смириться с тем, что их результат может не соответствовать ожиданию. Во всяком случае, в «Наполеоне...» все, кто думает, будто знает, что принесёт завтрашний день, терпят крах.

Несмотря на то, что действие романа происходит в далёком будущем от времени его написания (но уже в прошлом для нас), не стоит воспринимать «Наполеона...» как упражнение в футуризме. У Честертона Лондон за сто лет не изменился. Та же одежда, те же трамваи, те же газовые фонари и радио. Писателю просто надо было немного дистанцироваться от окружавшей его действительности. А так, содержание книги совершенно вневременное, универсальное.

Именно учитывая эту универсальность, я думаю, необходимо обратить особое внимание на пост-кульминационный диалог то ли душ главных героев, то ли божественных стихий, которых они представляли собою. Типа, аватаров. Основная мысль этого философского разговора, по-моему, заключается в том, что понятия, несомые этими стихиями, вечны, и всегда пребудут в сердце человека. И в этом есть великое благо для людей.

К моему большому сожалению, я немного разочарован романом Г.К. Честертона «Человек, который был Четвергом». Как сказал злодей в каком-то кино, глядя на тщедушного героя: «Я ожидал чего-то… Чего-то более...».

Зная детали биографии Честертона и частично будучи знакомым с его творчеством в качестве автора цикла «Отец Браун», я рассчитывал на художественный текст мыслителя и сатирика. Я и получил текст мыслителя и сатирика. Но, как говорится, есть нюанс. Это гротеск, это фантасмагория, возможно, даже и притча. То есть в «ЧКБЧ» проекция реальной жизни представлена в очень переработанном, символизированном виде.

При этом, мне кажется, что главная коллизия изложена в романе чуть ли не буквально. Добро против зла, порядок против хаоса, вера против неверия. Хотя, возможно, я просто неправильно или неточно интерпретирую авторский замысел.

Языковая манера исполнения романа — в стиле детективов начала XX века, так похожая на руку самого ГКЧ в саге об Отце Брауне — очень сильно контрастирует с его содержимым. Мне не очень понравилось, что, читая прекрасные, стилистически богатые предложения и абзацы, я понимал — они прилагаются к то ли пародийному, то ли шаржевому действию.

К тому же, это действие содержит большое количество, так скажем, натяжек. Заход на основную сюжетную линию мне показался более чем условным. Главный герой попадает в очень узкий круг как-то походя, слишком уж легко. Так же и развитие событий представляется чередой условностей, похожих на смену картин в человеческом мозге в тот момент, когда он находится в не до конца рабочем или контролируемом состоянии. Хочу повторить здесь замечание @reznor, которое мне кажется совершенно логичным: «Не зря книга закончилась так, как она закончилась».

Зато одна из сцен, которая мне по-настоящему понравилась, это как раз сцена наиболее нереальная, самая постановочная, можно сказать. В ней Честертон ассоциирует своих действующих лиц с днями божественного творения. Есть в этом эпизоде какое-то естественное величие, которое я так люблю в текстах в частности и в литературе в целом.

При всём, что я сказал, факт мастерства Честертона, как писателя, и его глубины, как философа и общественного деятеля, никаких сомнений, конечно, не вызывает. Недаром «ЧКБЧ» предлагает такой широкий простор для интерпретаций и толкований. Так же недаром большинство критиков считают этот роман вершиной Честертона-беллетриста.

Хотелось бы надеяться, что не только в России и других странах, но и у себя на Родине наследие Честертона не будет игнорироваться. А то уже есть попытки хилого «нынешнего племени» припомнить ему!